1. Прямые следствия из Высшего закона геополитики
Никто и никогда не отрицал тот факт, что Западная цивилизация берет свое начало в эпохе античности, а точнее - в Древней Греции, жизнестрой которой наложил неизгладимый отпечаток на паттерны общественной и политической жизни позднейших государств Европы и Северной Америки, на правах прямого наследника эллинской культуры стяжавших себе впоследствии титул «развитых, передовых». В стремлении подражать греко-римской общности видится нечто искусственное, однако на самом деле развитие Западной цивилизации протекает вполне естественно, в полном соответствии с Высшим законом геополитики, сформулированным историком А.Б. Мартиросяном.
Античность возникла как феномен на базисе захватнических войн в формате «Натиска на Север». Становление греко-римского мира было связано с натиском сахарских племен на полуострова и архипелаги Южной Европы и Ближнего Востока, а затем - с продвижением захватчиков от окраин Средиземноморья до границ Северной Европы (включая колонизацию Британских островов). При этом идеологическим фундаментом экспансии служил миф о блаженной северной земле - Гипербореи.
Воинственные племена с западных окраин континента (англосаксы и немцы-дойче), скопировав жизнестрой греков и римлян, скопировали и агрессию как закон политического существования, отчего продолжили движение на север. Покорение и онемечивание славянских племен Фенноскандии и Прибалтики вызвало смену геополитических парадигм: после утверждения империи Карла Великого новые европейские нации взяли курс на восток («Дранг нах Остен»), мифологически по-прежнему отождествлявшийся с севером. (Поэтому, к слову, вся современная Россия в глазах Запада - это одна сплошная Сибирь, т.е. территория одновременно и восточная, и северная.)
2. Рождение западной геополитической мысли
Геополитические успехи Запада побудили его к более полному освоению античного наследия, в т.ч. к широкомасштабному применению технологий управления системой «метрополия - периферия», разработанных выдающимся древнегреческим мыслителем Аристотелем Стагиритом. О том, насколько тщательно современными либералами выполняются рекомендации древнего мыслителя, можно судить, проанализировав знаменитый трактат последнего - «Политику».
Для аристотелевской манеры изложения материала присуща специфичная черта. Ключевые мысли, важнейшие положения утоплены в словесной шелухе, пригодной разве что для идеологической полемики. Не случайно ходит исторический анекдот о беседе Аристотеля с Александром Македонским. Молодой царь возмущался, что его учитель выбалтывает профанам сакральные, концептуальные знания. В ответ на это возмущение философ ответил, что он вроде бы и разболтал правду, но в то же время и утаил ее (т.е. подал в виде, понятном исключительно для посвященных в секреты высшего управления).
Мы убедимся, что публично объявляемые через СМИ и вузы либеральные доктрины Запада собраны как раз из этой античной шелухи. Между тем реальное управление колониями (вплоть до уничтожения неугодных) Западная цивилизация осуществляет на основе «кода Аристотеля», т.е. тех политически корректных мессиджей, которые как бы теряются в массиве текста.
Аристотелевский трактат «Политика» состоит из восьми книг. Оставим на время без должного внимания первую книгу, где говорится о природе человека, и сразу начнем со второй книги, посвященной государственному устройству.
3. «Долой частное владение женщинами!»
С первых же строк Аристотель приступает к разбору центральной аксиомы либерализма - о вредоносности единства для государства. При этом подединством он понимает в первую очередь преобладание общественной (коллективной) собственности в экономике. В качестве аргументации философ отталкивается от утверждения о том, что подлинным, максимальным единством может обладать лишь индивид, тогда как государству изначально присуща множественность. Поэтому если бы кто-то сумел сделать государство подлинно единым, «то все же этого не следовало бы делать, так как он тогда уничтожил бы государство» (В.I.4).
От такого абстрактно-философского заключения Аристотель переходит к конкретным аргументам, причем поначалу совершенно примитивным и алогичным: он доказывает, что государство не может быть единым, исходя из невозможности… общности жен. Подобное уклонение от темы в сторону заведомого абсурда, неприемлемого эллинами, равно как и большинством «варваров», населявших средиземноморскую ойкумену, в совершенстве напоминает провокацию, имевшую место в первые послереволюционные годы на Саратовщине. Речь идет о провокационном издании от имени анархистов «Декрета Саратовского ГубСНК об отмене частного владения женщинами» (от 28 февраля 1918 г.), провозгласившего национализацию женщин на территории губернии:
«§4. Все женщины, которые подходят под настоящий декрет, изымаются из частного постоянного владения и объявляются достоянием всего трудового народа»
Как известно, этот «документ» активно использовался зарубежной прессой для дискредитации Советской власти, в то время сотрудничавшей с анархистами (непосредственной мишенью пасквиля). Как видно, Аристотелю принадлежит приоритет в изобретении психологической ловушки, заставляющей публику заранее негативно воспринимать любые мысли о коллективной собственности.
4. Другие аргументы против коллективной собственности
Затем, когда достигнут определенный психологический настрой читателя, Аристотель начинает подбирать все более взвешенные аргументы против коллективной (государственной) собственности. Теперь он обращает внимание на то, что без частной собственности якобы немыслима такая добродетель, как щедрость: «Щедрость сказывается именно при возможности распоряжаться своим добром» (В.II.7).
Кроме того, он сравнивает государство с военными союзами, лукавя лишь отчасти: «Государство - не то же, что военный союз: в военном союзе имеет значение лишь количество членов, хотя бы все они были тождественными по качествам; такой союз ведь составляется в целях оказания помощи» (В.I.4). Хотя, конечно, участники военных союзов могут сильно разниться между собой, и это Аристотель прекрасно понимал.
Наряду с подобными благоглупостями Аристотель вводит в свой арсенал такой мощный либеральный довод против коллективной собственности: «К тому, что составляет предмет владения очень большого числа людей, прилагается наименьшая забота» (В.I.10). Однако следом за этим утверждением, оперируя которым, перестроечники навязывали народу необходимость рыночных преобразований, Аристотель вновь незаметно доносит до внимательного и вдумчивого читателя сакральную информацию: «Люди заботятся всего более о том, что принадлежит лично им; менее заботятся они о том, что является общим, или заботятся в той мере, в какой это касается каждого» (В.I.10).
5. Реальная ситуация с частной собственностью
И это справедливо: сегодня мы видим, как владельцы «заводов, газет, пароходов» благополучно доводят свои предприятия до банкротства либо продают их на сторону. В обоих случаях ставится цель быстренько «обкэшиться», чтобы затем беспечно отдыхать на Канарах в приятном обществе стройных и загорелых «гетер». За частную собственность никто не держится, никто о ней не печется. Статистика упрямо показывает, что в любой точке земного шара рост нормы прибыли сопровождается снижением капиталовложений, т.е. с ростом доходов олигархи все меньше инвестируют в создание новой частной собственности (особенно в инновации). Что касается частного капитала России, ежегодно вкладываемого в основные фонды, то его объем едва достигает 16% от ВВП. Между тем для Китая этот показатель за последние 30 лет составлял в среднем 40%.
Таким образом, человек способен одинаково заботиться о любой собственности (хоть частной, хоть коллективной), но всегда ровно настолько, насколько это его касается. Именно «умный государственный муж» в состоянии сделать так, чтобы большинство граждан было обеспокоено заботой о национальном богатстве, о собственности - вне зависимо от формы последней. Разумеется, понять и принять эту аристотелеву мысль трудно, поскольку читатель глохнет от шума идеологических «радиопомех», напущенных философом.
6. Важны не «-измы», а самодержавная соборность
Приведя свои доводы, философ заключает, что государство не может быть единым до такой степени, как того требуют сторонники государственной собственности. Но это утверждение - для профанов, верхоглядов. Перед нами банальное отрицание пользы от коллективной собственности. Однако далее мыслитель выражает сакральное, раскрывая, в чем же на самом деле состоит единство для государства: «А осуществляется государство в том случае, когда множество, объединенное государством в одно целое, будет самодовлеющим» (B.I.7). И это сакральное утверждение в переводе на язык современной геополитики означает следующее.
Не столь важно, как государство управляет собственностью и какому виду собственности отдается предпочтение (хотя из идеологических соображений Западу выгоднее бороться за частную собственность). Гораздо важнее, что подлинное единство, целостность государства обеспечиваются не формой собственности, а самодержавной соборностью.
7. Какую роль играет экономически бесполезная частная собственность?
Если нет принципиальной разницы в экономических функциях между частной и коллективной собственностью, то почему философ ратует за первую из них? Ответ на этот вопрос дается здесь же: «Ведь если таким образом все у всех будет общим, то чем же земледельцы будут отличаться от стражей? Или чего ради они будут подчиняться их власти?» (В.II.12). Таким образом, частная собственность должна доминировать над прочими формами собственности в обществах, где важно поддерживать социальное (классовое) неравенство.
Как же должен, по Аристотелю, выглядеть наилучший государственный строй, основанный на частной собственности? Отдельные намеки на это содержатся уже во второй книге трактата, где, обсуждая процедурные вопросы и логику принятия законов (по большому счету - в контексте ограничения женской правоспособности из-за угроз «вагинократии»), философ замечает:
«Законодатель поступил правильно, заклеймив как нечто некрасивое покупку и продажу имеющейся собственности, но он предоставил право желающим дарить эту собственность и завещать ее в наследство» (В.VI.10).
Иначе говоря, этот гипотетический идеальный строй хоть и основан на частной собственности, но в интересах ее же сохранения и преумножения ограничивает сделки по ее купле-продаже. В итоге крупная собственность остается внутри состоятельного клана, а если и переходит в чужие руки, то только в родственный клан или друзьям (читай: проверенным деловым партнерам). Естественно, на периферии такие порядки не могут поддерживаться, ибо здесь нужно поддерживать нищету и нестабильность.
8. Монархов надо свергать… но только у «варваров»
Аристотель не торопит читателя с выводами, касательно наилучшего политического устройства, но сначала разбирает почти на 150 примерах возможные государственные режимы. Их великое множество, но все их можно сгруппировать в 6 классов - три идеальных (монархия, аристократия, полития) и три неидеальных, девиантных (тирания, олигархия, демократия). При этом тирания есть отклонение от монархии, олигархия - от аристократии, демократия - от политии.
Разбор режимов начинается с анализа царской власти, которая, как выясняется, далека от безупречного идеала монархии. Следовательно, реально существующая на земле царская власть, по Аристотелю, лишь носит название монархии, но, будучи ее бледной тенью, по справедливости должна считаться тиранией, которую Аристотель на протяжении всего трактата клянет как наихудшую форму правления. Сильнее всего достается царской власти у славянских, скифских и соседствующих с ними «варварских» племен:
«Она имеет то же значение, что и власть тираническая, но основывается она и на законе, и на праве наследования. Так как по своим природным свойствам варвары более склонны к тому, чтобы переносить рабство, нежели эллины, и азиатские варвары превосходят в этом отношении варваров, живущих в Европе, то они и подчиняются деспотической власти, не обнаруживая при этом никаких признаков неудовольствия. Вследствие указанных причин царская власть у варваров имеет характер тирании, но стоит она прочно, так как основой ее служит преемственность и закон» (Г.IX.3).
Примечательно, что всегда обстоятельный и дотошный, на сей раз Аристотель оказывается голословен, решительно отказывается давать иллюстративные примеры того, почему царскую власть «варваров» надлежит считать примитивной, тиранической. Эти народы - варвары, и этим все сказано. У них все должно быть плохо. Нам важно отметить, что по рецептуре Стагирита либеральные идеологи уже с XVIII в. отыскивали недостатки у царской власти в России, игнорируя британскую монархию.
Деятельность таких искателей неизменно поддерживалась западными спецслужбами, которые понимали, как много значит для России-Скифии царская власть: ведь никто иной, как именно Аристотель обратил внимание своих вдумчивых читателей на тот факт, что у славян и их сородичей скифов монархия «стоит прочно, так как основой ее служит преемственность и закон». Если в Британии многократные смены королей не вызывали значительных потрясений, то на Руси смена династии всегда была катастрофой. В 1612 г. страна чудом выжила. Но вот падение дома Романовых и резкое обновление законодательства думскими кликушами-депутатами (точь-в-точь по Стагириту) опрокинуло Российскую империю.
9. Есть-таки хороший царь на свете!
Неужели нет на свете хороших царей, которые хоть немного бы соответствовали аристотелеву идеалу монарха? Оказывается, такие были в глубоком прошлом и, разумеется, в Греции. «Власть их выражалась в предводительстве на войне, в совершении жертвоприношений - поскольку последнее не составляло особой функции жрецов - и, сверх того, в разбирательстве судебных дел, причем в этом последнем случае одни цари творили суд, не принося клятвы, другие - принося ее» (Г.IX.7). А теперь сравним эти функции идеального монарха с функциями, исторически закрепленными за монархом британским, который одновременно рассматривался и как военный лидер, и как судья, и как глава англиканской церкви. Из этого сравнения лишний раз видно, что на Западе управленческие технологии Аристотеля практикуются давно и не без успеха.
Чем же была хороша архаичная греческая монархия? Стагирит видит ее совершенство в том, что царь в те времена избирался. Перед нами тайный мессидж «для разумеющих». На Западе давно переболели потребностью избирать королей. Следовательно, избрание на царство хорошо не для внутреннего пользования, но для экспорта на «варварскую» периферию, подлежащую контролю. В начале XVII в. к нам уже импортировали «программу царских выборов», и это едва не привело к падению государства. Следовательно, выборность монарха - это инструмент насаждения нестабильности на тех «варварских» территориях, которые принуждены участвовать в подобном демократическом маскараде.
10. Все люди равны, а другие - не люди
А между тем философ продолжает порицать царскую власть. «Некоторым кажется противоестественным, чтобы один человек имел всю полноту власти над всеми гражданами в том случае, когда государство состоит из одинаковых: для одинаковых по природе [равных. - С.Б.] необходимо должны существовать по природе же одни и те же права и почет» (Г.XI.2).
Получается двойной стандарт научной логики. На протяжении всей первой книги мыслитель доказывал, что равенства между людьми быть не может, а теперь, когда понадобилось дискредитировать царское правление, вспомнил о равенстве людей. Однако двойной стандарт в этом тексте может узреть только С.Г. Кара-Мурза. Между тем Аристотель в рамках своей логики остается последовательным и по-своему логичным. Равными (одинаковыми), по Аристотелю, являются свободные граждане, представляющие собой «лучшую породу людей». Прочие люди - низшие породы, которые не равны и уж тем более не свободны. Причем вдумчивый читатель, которого не сбивает с толку идеологическая мишура, подготовлен к такому («правильному») восприятию текста, поскольку определению свободных граждан посвящена вся первая книга трактата.
Свободнорожденный, по Аристотелю, - это тот, кто природой создан для господства над низшими людьми, а потому знает «науку пользоваться рабами» (А.II.22-23). Причем рабское положение для самого же раба полезно, поскольку в этом случае он занимает свою социальную нишу и избегает «анархии» (А.II.8). В первой книге, в частности, обосновывается взгляд на славян и прочих «варваров» как рабские народы: «Варвар и раб по природе своей понятия тождественные» (А.I.5). Доказательство этого тезиса, выдвинутое Аристотелем, сохранилось в арсенале геополитической науки Запада и поныне:
«Человек по природе своей есть существо политическое, а тот, кто в силу своей природы, а не вследствие случайных обстоятельств живет вне государства, - либо недоразвитое в нравственном смысле существо, либо сверхчеловек; его и Гомер поносит, говоря “без роду, без племени, вне законов, без очага”; такой человек по своей природе только и жаждет войны; сравнить его можно с изолированной пешкой на игральной доске» (А.I.9).
Ясно, кто вдохновлял Бжезинского?
11. Почему славяне считаются недолюдками
Современная западная идеология настойчиво проводит ту мысль, что славяне и другие «варвары» живут в неправильных государствах, совершенно не умеют собой управлять (даже временами викингов призывают или кидаются учиться в Гарварде, умоляя «принять в буржуинство»). На том же настаивал и Аристотель, охаивая царскую власть «варваров». Но раз славяне - племена, неспособные к государственному строительству и цивилизованной жизни, раз они живут в «неправильном» государстве («вне государства»), значит, они созданы природой рабами, говорящей скотиной.
12. «Охали дружно с похмелья божественный Логос и Бахус…»
Примечательно, что хваленая античная философия, которой так безудержно восхищаются все вокруг, является ничем иным, как продуктом развития греко-римского шовинизма. Хотя греков обучили философии наши предки скифы (по эллинскому же преданию), греки постарались это забыть и приписали искусство рассуждения лишь себе одним. Историками греческой политической мысли железно доказано, что понятие Логоса было возвеличено на основе высокомерного отношения эллинов к окружавшим их «недочеловекам».
Для грека Логос - это разумное слово. Словом обладают лишь эллины, тогда как речь варваров бессвязна и примитивна: они могут только тараторить «вар-вар-вар». Соответственно, лишь греки умеют рассуждать. А рассуждение - основа философии. Следовательно, лишь греки умеют философствовать. Поэтому Логос - это и слово, и мысль, и учение, и Разум. Красивое построение… Вот только построено оно на презрении к «рабским» народам.
13. Концепция «золотого миллиарда»
Но вернемся к вопросу о наилучшем государственном устройстве. Таким образом, Стагирит приводит читателя к очень важному выводу: Немногими свободными не должен править никто.
Общественная иерархия, по Аристотелю, в точности передается усеченной пирамидой на долларовой банкноте: низ пирамиды занимают рабы и прочий человеческий материал. Верхушка представлена состоятельными свободнорожденными, полноправными гражданами, число которых невелико и которые сами собой управляют, попутно контролируя «низшие породы» людей.
Автор графики для доллара (напомню, что это был Рерих), исходя из логики этого учения, увенчал усеченную пирамиду всевидящим оком «Великого Архитектора», т.е. Старшего Плотника - Князя Тьмы, мнимо старшего по отношению к скромному плотнику из Назарета.
Нетрудно заметить, что Стагирит внушает нам мысль о пользе и необходимости такого режима, при котором очень небольшая кучка людей правит остальным человечеством. Дальнейший анализ «Политики» укрепляет нас в этой догадке.
14. Как правильно понимать демократию
Посчитав царскую власть как нечто эфемерное и варварское по сути своей, Аристотель резюмирует: «Главными видами государственного устройства, по-видимому, являются два - демократия и олигархия, подобно тому как говорят главным образом о двух ветрах - северном и южном, а на остальные смотрят как на отклонение от этих двух» (Δ.III.4).
И разумеется, оба строя оказываются чем-то лучше, чем царская власть (читай: тирания). Если «тиранов» надлежит беспощадно убивать (чем и занимаются НАТОвские войска по всему миру), то «и демократия и олигархия, несмотря на их отклонения от наилучшего строя, все-таки могут иметь сносное устройство» (Н.VI.18).
При этом философ вкладывает в эти хорошо знакомые нам политические термины новый смысл: «Демократию не следует определять, как это обычно делают некоторые в настоящее время, просто как такой вид государственного устройства, при котором верховная власть сосредоточена в руках народной массы, потому что и в олигархиях, и вообще повсюду верховная власть принадлежит большинству; равным образом и под олигархией не следует разуметь такой вид государственного устройства, при котором верховная власть сосредоточена в руках немногих» (Δ.III.6). Любопытно посмотреть, что же понимает Аристотель под этими терминами.
Совершенно ясно, что демократия Аристотеля не является «властью народа, силами народа и для народа», как это красиво сформулировал когда-то А. Линкольн. «Скорее следует назвать демократическим строем такой, при котором верховная власть находится в руках свободнорожденных, а олигархическим - такой, когда она принадлежит богатым, и лишь случаю нужно приписать то, что одних много, а других немного» (Δ.III.7). Поскольку свободнорожденные для Аристотеля - это не весь народ, а лишь небольшая часть его, то мы получаем демократию как расширенную олигархию.
15. Не надо лишних ртов, или Истоки мальтузианства
На том, что свободных должно быть немного, Аристотель настаивает на протяжении большей части трактата, а впервые начинает во второй книге. Чтобы государство могло прокормить свободных граждан, занятых политикой, их число не должно превышать некий оптимум: «Едва ли возможно не считаться с тем, что для указанной массы населения потребуется территория Вавилонии или какая-нибудь другая огромных размеров; только при таком условии пять тысяч ничего не делающих людей да, сверх того, относящаяся к ним во много раз большая толпа женщин и прислуги могли бы получить пропитание» (В.III.3).
Итак, когда жизнестрой представляет собой концепцию агрессии, то выбор у цивилизации не богат - либо захватывать новые территории (на что косвенно намекает Учитель), либо жестко контролировать численность. И необходимо это в интересах сохранения крупной частной собственности, что вытекает из следующих посылок Стагирита, предвосхищающих фашистскую доктрину мальтузианства:
«Должно поставить предел скорее для деторождения, нежели для собственности, так чтобы не рождалось детей сверх какого-либо определенного числа. Это число можно было бы определить, считаясь со всякого рода случайностями, например с тем, что некоторые из новорожденных умрут или некоторые браки окажутся бездетными. Если же оставить этот вопрос без внимания, что и бывает в большей части государств, то это неизбежно поведет к обеднению граждан, а бедность - источник возмущений и преступлений. Вот почему коринфянин Фидон, один из древнейших законодателей, полагал, что количество семейных наделов всегда должно оставаться равным числу граждан, хотя бы первоначально все имели неравные по размеру наделы» (В.III.7).
16. Демократия - служанка олигархии
Важно отметить, что сам Стагирит настаивал на сродстве демократии и олигархии в том виде, в котором он их представил читателю. Оба этих типа государственного устройства далеки от идеала, это «отклонения», поэтому улучшить их можно, если… слить воедино. Когда демократия сливается с олигархией, то один плохой режим исправляет второй и демократия возвращается в идеальную форму правления - политию: «Говорю попросту, полития является как бы смешением олигархии и демократии» (Δ.VI.2). При этом высокая степень синтеза сходных режимов усиливает, укрепляет политию: «Чем государственное устройство будет лучше смешано, тем оно окажется устойчивее» (Δ.Х.4).
Аристотель ясно предвидел, что богатейшим людям не понравится идея синтеза олигархии с демократией, однако настаивал на таком синтезе в интересах внутренней стабильности и геополитической гегемонии. Олигархи должны научиться заигрывать с немногими свободнорожденными, научиться имитировать народовластие, поскольку после походов Александра Македонского мир сильно изменился, полисы вытеснялись крупными государственными образованиями, которые сосуществовали на сплошном, «едином и неделимом» пространстве: «Так как государства увеличились, то, пожалуй, теперь уже нелегко возникнуть другому государственному устройству, помимо демократии» (Г.Х.8).
Тем более актуально сказанное философом для нынешнего мироустройства. Демократию ныне действительно насаждают, причем насаждают силой. Но почему она побеждает? Почему люди убеждены в ее полезности? Почему умирая миллионами, люди винят в этом не либеральную демократию западного образца, а самих себя: мы-де, сермяжные, не доросли до народовластия?
Происходит все это по одной банальной причине - управлять политическими процессами в высокотехнологичном пространстве современных укрупненных государств может лишь избранная власть. Но последняя не освящена традициями (родовыми, как у Рюриковичей, или революционными, как у Ф. Кастро), не признается Богом данной. Поэтому буржуазная олигархия вынуждена ради поддержания образа своей легитимности и снижения социальной напряженности допустить определенное, умеренное участие всех граждан в управлении.
17. Политический конструктор
Примечательным разделом четвертой книги является описание конструкционных блоков, из которых монтируется полития. Первичные блоки - это добродетель, свобода от рождения, богатство и старинная родовитость. При этом богатство в синтезе со старинной родовитостью дает благородство происхождения, на котором зиждется олигархия. Свобода от рождения служит фундаментом для демократии. Демократия и олигархия вместе порождают политию, а ее стабильности служит добродетель.
При этом политической добродетелью Аристотель, не изобретая нового, но лишь отталкиваясь от «обыденной» философской мудрости греков, называет срединность, т.е. поиск середины во всем (дабы избежать крайностей). Очевидно, что все свободнорожденные, пусть даже и малочисленные в сравнении с рабами и прочими «низшими породами» людей, не могут быть богатеями-олигархами. Чтобы нивелировать разницу внутри двуполюсного социума политии, востребован средний класс, который одновременно окажется и наиболее активным участником политического механизма.
18. Господство финансовых кланов
Мы наблюдаем оформление концепции современного мироустройства, в котором кучка олигархов играет в народовластие со средним классом в «развитых» странах, нещадно эксплуатируя колониальную периферию. Труд Аристотеля открывает глаза не только на происхождение нынешний учений о демократии, но и на природу последней. Она никогда не будет властью народа, силами народа и для народа, поскольку этот проект изначально программировался как расширенная олигархия и сегодня может работать лишь в интересах «золотого миллиарда».
Следовательно, идеальный строй Аристотеля для Западной цивилизации представляет собой семейный олигархический капитализм с элементами демократии, выражаемыми в доступности отдельных рычагов управления для небольшой искусственной общности - «среднего класса».
Эту схему Аристотель тщательно маскирует от профанов всевозможными мелочами и излишними подробностями, например занудными деталями избирательного механизма в тех или иных полисах. Заметим, что и этот прием Стагирита нашел применение на Западе. Непомерно громоздкий избирательный процесс, отягощенный ныне предварительными выборами («праймериз»), надежно скрывает от электората тот факт, что реальная власть остается в руках крупнейших собственников.
Аристотель наставляет олигархов, внушая им необходимость выстраивания продуктивных партнерских отношений, предупреждая, что в противном случае олигархия будет сметена народными массами. Этим советом воротилы мирового капитала не могли воспользоваться довольно длительное время. Они ошибочно отождествляли свой бизнес с малым бизнесом тех несчастных предпринимателей, которые наивно мечтают подзаработать в условиях глобальной олигополии. Как известно, в малом бизнесе старательно насаждается волчья конкуренция, в действии которой усматривается «невидимая рука» рынка. Тем не менее на протяжении последних 20-30 лет конкуренция между олигархами заметно смягчилась, а местами и полностью сошла на нет, что отмечается всеми исследователями.
19. Правила игры в народовластие
Демократия олигархов не должна перерастать в подлинное народовластие, в связи с чем философ сообщает, что законодательство в политии должно всегда исходить из конкретных потребностей существующего режима, но при этом внешне устраивать средний класс: «Законодатель должен при создании того или иного государственного устройства постоянно привлекать к себе средних граждан: если он будет издавать законы олигархического характера, он должен иметь в виду средних; если законы в демократическом духе, он должен приучать к ним средних» (Δ.Х.3).
И тем не менее иллюзию народной свободы нужно поддерживать с большим рвением, ради чего Аристотель рекомендует ввести разделение властей. Об этом он говорит в описании «частей, составляющих основу каждого из видов государственного устройства».
«Во всяком государственном устройстве этих основных частей три; с ними должен считаться дельный законодатель, извлекая из них пользу для каждого из видов государственного устройства. От превосходного состояния этих частей зависит и прекрасное состояние государственного строя; да и само различие отдельных видов государственного строя обусловлено различным устройством каждой из этих частей. Вот эти три части: первая - законосовещательный орган, рассматривающий дела государства, вторая - должности (именно какие должности должны быть вообще, чем они должны ведать, каков должен быть способ их замещения), третья - судебные органы» (Δ.XI.1).
Так что «самое прогрессивное» изобретение западного либерализма на самом деле является древней выдумкой грека из Стагир. Конечно, это полезное изобретение, но его определенно перехваливают. Теперь мы понимаем, почему это происходит: ветвление власти нацелено не столько на служение народу, сколько на поддержание иллюзии народовластия. В целом демократия же рассматривается философом в качестве средства усыпить бдительность масс и подавить их сопротивление финансовой верхушке:
«Как бы то ни было, демократический строй представляет большую безопасность и реже влечет за собой внутренние распри, нежели строй олигархический. В олигархиях таятся зародыши двоякого рода неурядиц: раздоры друг с другом и с народом; в демократиях же - только с олигархией; сам против себя народ - и это следует подчеркнуть - бунтовать не станет. Сверх того, государственное устройство, основанное на господстве средних, ближе к демократии, нежели к олигархии, а она из упомянутых нами государственных устройств пользуется наибольшей безопасностью» (Н.I.9).
20. Аристотель против Иосифа Сталина
Но впечатляет даже не это, впечатляет другое: то, что Аристотель назвал инструменты, которые были использованы при уничтожении СССР. Рассматривая истоки стабильности и нестабильности в политике, Стагирит деликатно намекает на то, какие механизмы управления должны использоваться «дома», т.е. в метрополии, а какие - на колониальной периферии.
Коронный трюк подрыва государственной безопасности учитель изложил предельно просто: вы, господа либералы, сначала развезите славословие по адресу противника (выдающегося государственного мужа), а потом сами же раздуйте шумиху вокруг мифического «культа личности» и начните непримиримую борьбу с «кумирами проклятого прошлого» - тогда от государства-мишени камня на камне не останется.
Привожу точную цитату: «Что касается предложения о необходимости оказывать какой-либо почет тем, кто придумал что-нибудь полезное для государства, то на этот счет небезопасно вводить узаконение. Такого рода предложения лишь на вид очень красивы, а в действительности могут повести к ложным доносам и даже, смотря по обстоятельствам, к потрясениям государственного строя» (В.V.10).
21. Закон - что дышло…
Разумеется, эллинский гений не обошел вниманием технологии экспорта нестабильности на периферию, уделив особое внимание при этом аспектам колониального законодательства. Поэтому следом, сразу после описания технологий «десталинизации», Стагирит добавляет: «Впрочем, это соприкасается уже с другой задачей и требует самостоятельного обсуждения. Дело в том, что некоторые колеблются, вредно иди полезно для государства изменять отеческие законы, даже в том случае, если какой-нибудь новый закон оказывается лучше существующего» (В.V.10).
Аристотель здесь выступает против пифагорейцев, которые утверждали, что гражданину надлежит быть верным отцовским обычаям и законам. Аристотель более разумен, он занимает позицию оратора Исократа, который верил, что «прогресс искусства и всего прочего обусловливается не тем, что постоянно придерживаются существующего порядка, но тем, что постоянно исправляют и решаются на нововведения в том, что находится в плохом состоянии». Однако в вопросе об экспорте законоположений Стагирит оказывается ближе к позиции, изложенной у историка Фукидида: «Пока государство в покое, наилучшие установления те, которые остаются неизменными, но когда необходимость вынуждает людей ко многим предприятиям, тогда требуются и многие усовершенствования».
Поскольку покой на периферии «цивилизованного мира» не выгоден, то от России беспрестанно будут требовать «многие улучшения» - реформу армии, образования, здравоохранения и т.д. У нас, «варваров», вечно что-то не так.
По поводу изменений законодательства Аристотель лукаво замечает: «Некоторые законы иногда следует изменять. Однако, с другой стороны, дело это, по-видимому, требует большой осмотрительности. Если исправление закона является незначительным улучшением, а приобретаемая таким путем привычка с легким сердцем изменять закон дурна, то ясно, что лучше простить те или иные погрешности как законодателей, так и должностных лиц: не столько будет пользы от изменения закона, сколько вреда, если появится привычка не повиноваться существующему порядку» (В.V.12-13).
И сразу же уточняет для посвященных: «Если законы и подлежат изменению, то еще вопрос, все ли законы и при всяком ли государственном строе» (В.V.14). Вот она, позиция в отношении периферии.
22. России все-таки исполняется 20 лет
Но еще более поражает тот факт, что Аристотель берется рассуждать и о таких последствиях изменений в законодательстве, как полная смена государственного строя. При этом философ постулирует: «Раз государственное устройство видоизменяется и отличается от прежнего, и государство признавать не одним и тем же» (Г.I.13). Из этого аристотелева постулата вытекает, что России - 20 лет, а не 1000… Хотя это и возмущает Кара-Мурзу и меня, и любого другого патриота.
Интересен дальнейший ход мыслей Стагирита: «Справедливо ли при изменении государством его устройства не выполнять обязательства или выполнять их - это вопрос иного порядка» (Г.I.14). На 20-летнюю Россию готовы навесить реальные и вымышленные долги чуть ли не за последний миллион лет! Чем руководствуются западные политики, когда заставляют молодое государство держать ответ за события старины глубокой? Ответ прост: руководствуются трактатом Аристотеля.
23. Выводы: сегодня опасно жить чужим умом
Проведенный анализ подталкивает нас к двум весьма важным выводам. Во-первых, реальные вершители судеб Западной цивилизации прекрасно знают трактат Аристотеля и соблюдают его догмы по возможности с полной строгостью, поскольку прекрасно осознают те временные выгоды, которые таит в себе этот догматизм. Разумеется, идеальная полития была построена в «развитых» странах далеко не сразу, и ее достройка фактически продолжается до сих пор. Однако можно утверждать, что семейный олигархический капитализм с элементами демократии утвердился на Западе после последнего большого вооруженного передела мира финансовой олигархией (в годы Второй мировой войны, которую правильно будет отсчитывать не с «пакта» Молотова - Риббентропа, а с агрессии японцев в Дальневосточной Азии, т.е. с 1937 г.).
Во-вторых, западные политики, включая даже выдающихся геополитических игроков, и тем более их придворные подпевалы-идеологи являются форменными недотепами, неспособными придумать нечто свое. Они целиком и полностью окормляются интеллектуальным наследие Учителя, не привнеся в политическое учение Стагирита ничего своего, ничего нового, актуального. В трактате «Политика» мы находим даже такие внешне дерзкие и оригинальные концепты, как метафора политолога З. Бжезинского о шахматной доске или попытка антисталиниста К. Поппера доказать вредоносность и несостоятельность Платона. Все это раньше появилось в аристотелевой «Политике». Стоит открыть сочинение великого грека, как сползает позолота с выдумок Бжезинского и Поппера: мнимая оригинальность этих авторов держится лишь на нашем скверном знании античной культуры.
Скудомыслие самых ярких умов современного Запада пугает и настораживает, причем уже потому, что в нынешних условиях невозможно пользоваться рекомендациями, составленными 24 столетия тому назад. Тот, кто руководствуется в политике советами Аристотеля, напрочь забывает хотя бы о таком факторе общественного развития, как изменение соотношения эталонных частот биологического и социального времени.
В эпоху античности и феодализма динамика информационного поля охватывала периоды более протяженные, чем срок существования одного поколения. Технологии, преображавшие жизнь людей, внедрялись в практику крайне медленно. Биологическое время, выраженное в смене поколений, обладало более высокой частотой, чем время социальное. С конца XIX в. новые технологии и научные открытия преображают образ жизни людей на протяжении одного поколения.
Глубочайший системный кризис семейного олигархического капитализма, просуществовавшего всего 50 лет по окончании Второй мировой войны, явно доказывает, что несмотря на показную респектабельность этот строй нежизнеспособен, вреден и опасен. В нынешних условиях он будет обладать даже меньшей устойчивостью, чем в свою пору «дикий капитализм», протянувший около трех столетий.
Примечания
Аристотель Стагирит (т.е. из города Стагиры) жил с 384 по 322 гг. до н.э. Известен как ученик и противник Платона, а также наставник Александра Македонского. Сочинения Аристотеля охватывают все отрасли античного знания и на протяжении последующих 2000 лет (до открытий Галилея, Ньютона и Гарвея) определяли развитие европейской научной мысли. Значение работ Аристотеля и ныне остается ведущим в сфере формальной логики.
Книги трактата «Политика» обозначаются порядковыми номерами или прописными греческими буквами (от альфы до теты). Поэтому все цитаты из этого сочинения снабжены нами, как это принято, буквенным обозначением книги, римской цифрой для обозначения главы и арабской цифрой для обозначения параграфов. Например: В.II.7 - книга вторая, глава вторая, параграф 7. Для настоящего исследования использован перевод трактата, выполненный С.А. Жебелевым.